Неточные совпадения
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по
своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя
семья. Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне
в одинаковой мере я взял смелость изготовить
в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно
примет…
Почему не быть слуге моему как бы мне родным, так что
приму его наконец
в семью свою и возрадуюсь сему?
Деревенька Шатель, близ Мора (Муртен), соглашалась за небольшой взнос денег
в пользу сельского общества
принять мою
семью в число
своих крестьянских
семей.
Одиноко прозябал он
в своей берлоге, не
принимая никакого участия
в общем помещичьем раздолье и растрачивая
свою озорливость среди безответных дворовых, не щадя даже кровной
семьи.
Начинаются визиты.
В начале первой зимы у
семьи нашей знакомств было мало, так что если б не три-четыре семейства из
своих же соседей по именью, тоже переезжавших на зиму
в Москву «повеселиться», то, пожалуй, и ездить было бы некуда; но впоследствии, с помощью дяди, круг знакомств значительно разросся, и визитация
приняла обширные размеры.
Такие далекие путешествия были вообще не
в обычае
семьи. За пределами знакомого села и ближайших полей, которые он изучил
в совершенстве, Петр терялся, больше чувствовал
свою слепоту и становился раздражителен и беспокоен. Теперь, впрочем, он охотно
принял приглашение. После памятного вечера, когда он сознал сразу
свое чувство и просыпающуюся силу таланта, он как-то смелее относился к темной и неопределенной дали, которою охватывал его внешний мир. Она начинала тянуть его, все расширяясь
в его воображении.
Она слышала, что они бодро переносят
свои несчастия; она очень бы желала с ними познакомиться, но еще вопрос, радушно ли они
примут ее
в их
семью?
Оригинальнее всего было то, что Оксю, кормившую
своей работой всю
семью, походя корили каждым куском хлеба, каждой тряпкой. Особенно изобретателен был
в этом случае сам Тарас. Он каждый раз,
принимая Оксину работу, непременно тыкал ее прямо
в физиономию чем попало: сапогами, деревянной сапожной колодкой, а то и шилом.
И слабые детские руки тоже
принимали участие
в гигантской заводской работе, с десяти лет помогая
семьям своим гривенником поденщины.
Прочел пять глав Матвея, стали толковать. Все слушали, но
принял только один Иван Чуев. И так
принял, что стал во всем жить по-божьему. И
в семье его так жить стали. От земли лишней отказался, только
свою долю взял.
Ну, и подлинно повенчали нас
в церкви; оно, конечно, поп посолонь венчал — так у нас и уговор был — а все-таки я
свое начало исполнил: воротился домой,
семь земных поклонов положил и прощенья у всех испросил: «Простите, мол, святии отцы и братья, яко по нужде аз грешный
в еретической церкви повенчался». [Там же. (
Прим. Салтыкова-Щедрина.)] Были тут наши старцы; они с меня духом этот грех сняли.
Каждое утро, часов
в пять, старшие юнкера наспех пьют чай с булкой; захвативши завтрак
в полевые сумки, идут партиями на места
своих работ, которые будут длиться часов до
семи вечера, до той поры, когда уставшие глаза начинают уже не так четко различать издали показательные
приметы.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном, шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата
в гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив
свои руки к груди, несколько торжественно сказал через переводчика, который вошел с ним, что он считает себя кунаком князя, так как он
принял его к себе, а что вся
семья кунака так же священна для кунака, как и он сам.
Не достигнув
своей цели
в Чечне, Хаджи-Мурат вернулся
в Тифлис и каждый день ходил к Воронцову и, когда его
принимали, умолял его собрать горских пленных и выменять на них его
семью.
— Приветствую тебя не как ребенка, а как женщину — как человека, который отныне получает
в обществе
свои права и
принимает свои обязанности перед
семьей и перед обществом.
(
Прим. автора)] У нас же
в семье такой драгоценности не было, да и притом я должен был совершить мое рождественское путешествие не на
своих лошадях, а с тетушкою, которая как раз перед святками продала дом
в Орле и, получив за него тридцать тысяч рублей, ехала к нам, чтобы там,
в наших краях, купить давно приторгованное для нее моим отцом имение.
Впоследствии не только «Рославлев» разошелся, не сбавляя
своей слишком высокой цены, но имел еще три издания; следовательно,
приняв в соображение, что первое было вчетверо больше обыкновенного, он выдержал
семь изданий.
В затворе прожил отец Сергий еще
семь лет. Сначала отец Сергий
принимал многое из того, что ему приносили: и чай, и сахар, и белый хлеб, и молоко, и одежду, и дрова. Но чем дальше и дальше шло время, тем строже и строже он устанавливал
свою жизнь, отказываясь от всего излишнего, и, наконец, дошел до того, что не
принимал больше ничего, кроме черного хлеба один раз
в неделю. Всё то, что приносили ему, он раздавал бедным, приходившим к нему.
Она не
принимала участия
в серьезных разговорах, ее
в семье еще не считали взрослой и, как маленькую, называли Мисюсь, потому что
в детстве она называла так мисс,
свою гувернантку.
Верная памяти любимой подруги, Люда Влассовская по окончании института решила связать
свою судьбу с Кавказом и
приняла предложенное ей место гувернантки
в грузинской
семье.
Увоз первой из родительского дома Савиным, укрывшим
свою «невесту», как называли уже Гранпа
в театральных кружках под покров ее бабушки, произвел, конечно, переполох
в ее
семье, но отец Маргариты побаивался Нины Александровны и предпринимать что-нибудь против старушки, несмотря на настояния
своей сожительницы, не решался, даже ездить к Нине Александровне он не смел, так как старушка все равно не
приняла бы его, прозевавшего и погубившего, как она выражалась, ее дочь — мать Маргариты.
Исполнение этого плана герцогини Анны встретило большие затруднения. Богатые курляндские дворяне не желали
принимать в семью человека без имени. Наконец один дворянин согласился на это. Это был Вильгельм фон Трот, прозванный Трейденом, человек очень хорошей фамилии, но бывший
в крайне стесненных обстоятельствах. Он выдал за Эрнста Бирона
свою дочь, девятнадцатилетнюю Бенигну Готлибу. Свадьба состоялась
в 1722 году.
— Полонил я только одну красавицу, разумную думушку, — отвечал Хабар, — она шепнула мне полюбовное слово и вам велела молвить: родные-то мы, братцы, по святой по Руси, родные скоро будем и по батюшке Ивану Васильевичу. Приду я к вам, мои кровные, припаду к вашим ногам,
примите меня, друженьки, во
свою семью. Вам раскрою белу грудь мою: выроньте
в нее семя малое, слово ласково разрастется широким деревцом. Снимите вы голову, не плачьте по волосам; помилуете — буду ввек вам рабыней-сестрой.
Но если
принять в расчет, что Илья Петрович такой же человек, как и те, и что всю
свою жизнь он честно работал не только на себя, но и на других, и теперь продолжает содержать
семью и маленьких детей, то и его желудок, смею это утверждать, заслуживает серьезного внимания и попечения.
Солдаты эти сейчас же мысленно
приняли Пьера
в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище: «наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.